— Я в тебя верю, — сказал Курбатов.

— Благодарю за доверие, товарищ… Простите, не знаю вашего звания…

— Пока — просто Виктор Сергеевич Курбатов… — ответил он и добавил с усмешкой: — Витек…

— Тогда я пошел… — сказал я, поднимаясь. — Благодарю за чай! Витек…

— Будь внимателен.

Я покинул его квартиру и поспешил на свидание с Лилей. Лжетрудовику не удалось нагнать на меня страха. Я не собирался ходить по городу с оглядкой и вздрагивать от каждого шороха. Пусть Рогоносец и его дружки, кем бы они ни были, шарахаются. До назначенного времени осталось совсем немного. Пришлось ловить такси. И когда я выходил из него возле кафе «Мороженое», Лилия Игнатьевна уже ждала меня у входа. На этот раз на ней были не хромовые сапожки, шинелька и серая казенная шапка, а модная итальянская обувка, цигейковая шубка и меховая шапка. Я заметил, что этот цивильный наряд очень ей идет.

— Прости, Лиля, немного задержался.

— Ничего, — отмахнулась она. — Я тоже только что подъехала.

Мы зашли в кафе, где, несмотря на название, было тепло. Нашли свободный столик, его как раз покинула стайка старшеклассниц. Я помог девушке снять шубку, повесил ее на крючок вешалки, а рядом пристроил свою дубленку. Подошла официантка, положила нам на столик меню, но Лиля сразу попросила принести два кофе-гляссе и по три шарика сливочного мороженого с шоколадной крошкой и вареньем. Я не возражал. Официантка кивнула и удалилась.

— Ну, как твои дела? — спросила Лиля.

Что я мог ей сказать? Что нахожусь на мушке у каких-то то ли шпионов, то ли бандитов, что мой коллега по работе и сожительница служат в КГБ? Наверное, старшему лейтенанту милиции это было бы чрезвычайно интересно, но, увы, развлечь ее таким образом я не мог. Пришлось начать вкручивать про нашу киностудию и грандиозные творческие планы. Впрочем, это-то как раз Красавиной и было интересно, как и мои занятия с пацанами в секции. Еще бы! Она же в первую очередь инспектор по делам несовершеннолетних.

— Вот если бы все учителя так занимались с ребятами! — воскликнула она с воодушевлением. — Я бы, наверное, осталась без работы.

— Ничего, — откликнулся я. — Стали бы ловить взрослых бандитов.

— Ну тогда бы и взрослых бандитов не стало, — произнесла она убежденно. — Ведь они не рождаются такими, а становятся под воздействием среды, на фоне равнодушного отношения окружающих.

— Хуже равнодушия — лицемерие, — принялся философствовать я. — В школе говорят одно, дома — другое… Учителя твердят: учись, трудись, будь честен, а родители хвастаются, как им удалось кого-то там объегорить, обсчитать или что-то тихонько унести с работы… Тащи с завода каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость…

— Это даже хуже лицемерия, — вздохнула моя собеседница. — Это — двуличие… Ведь на разных там собраниях те же родители голосуют как надо или даже выступают с правильными речами…

— А что ребята видят в магазинах, столовых, в транспорте, просто на улице?.. — подхватил я. — Хамство, обжуливание и то же равнодушие… И вся наша педагогика просто разбивается об эту повседневную мерзость, как стакан о бетонную стенку…

— Ну ты все-таки слишком пессимистично смотришь на нашу действительность, — возразила Лиля. — Большинство у нас вовсе не хапуги и хамы. Они честно трудятся, занимаются общественной работой, участвуют в самодеятельности…

— Откуда же берутся остальные?

Она посмотрела на меня в упор и сказала без тени улыбки:

— Из школы.

Видимо, я должен был устыдиться. Я не устыдился. В школе я без году неделя и честно выполняю свою работу, которую мне пришлось спешно осваивать по учебникам и методичкам за пару месяцев, вместо пяти лет в пединституте. И потом, за меня самого сначала взялся оборотень в погонах, оказавшийся, к тому же, еще и предателем. Ну или кем-то вроде… Разумеется, к этой аргументации я прибегать не стал. Просто кивнул, соглашаясь, что все: и плохие и хорошие граждане приходят в общество из школы. И учителя несут ответственность за допущение в своей работе брака.

Мое молчаливое согласие показало собеседнице, что тема себя исчерпала, и она стала рассказывать о себе. О том, что училась в моей, 22-й школе, что хотела поступать на юридический факультет, но решила, что сначала надо набраться опыта и пошла в школу милиции. По окончании ее служила в Приречном УВД, потом ее назначили инспектором по делам несовершеннолетних второго отделения. Живет она с мамой, а отца у нее нет. Он тоже был милиционером, но погиб на посту… В общем — изложила мне свою анкету.

Это заставило меня задуматься: знает ли Лилия Игнатьевна, что я пусть и не женат официально, но все-таки не совсем свободен? Может у нее есть на мой счет какие-нибудь пусть не планы, то хотя бы — надежды? Девушка она красивая, но явно не из тех, кто согласен на внебрачные утехи. Так что дальше совместного поедания мороженого у нас вряд ли зайдет. А — жаль. Тем не менее, не стоит отталкивать эту красотку раньше времени, надо бы сказать ей что-нибудь доброе, ласковое. Вон как у нее горят глазки!

— Я понимаю, что ты пошла в милицию в память об отце, — сказал я, — хотя девушка с такой внешностью могла бы стать актрисой…

Комплимент оказался несколько неуклюжим. Лиля фыркнула и проговорила:

— Чтобы стать актрисой, красоты мало, нужно еще и талант иметь…

— А это можно проверить. Приходи к нам в студию, на пробы.

— Приду! — неожиданно пообещала она.

Да что это такое! Опять стало не о чем говорить. Я уже перестал понимать, зачем мы вообще с ней встретились?.. Нет, ухаживание за девушкой, без вполне определенной цели — это явно не мой стиль жизни. Надо либо изменить принципы, либо перестать валять дурака. К счастью, мы быстро допили кофе и доели мороженое. Пора отправляться на прогулку. На морозце можно даже не разговаривать. И молчание это будет оправданным. Да и наговорился я уже за последние дни. Откровенно говоря, больше всего мне хочется, чтобы все от меня отстали… Может морду кому набить?

К счастью, милиционерша почувствовала мое настроение и безропотно позволила себя проводить.

Дома Илга встретила меня как обычно. Поцелуй в щеку. Кормежка ужином. И обмен необязательными репликами. Я старался не